Юрий Комар: – Николай Кондратьевич, простите за банальный вопрос, но очень хотелось бы узнать поподробнее про Ваши молодые годы. Тем более что от написания мемуаров Вы сознательно отказались. С чем это связано – с нежеланием публиковать какие-либо болезненные для Вас события, либо просто с Вашей чрезвычайной скромностью?
Николай Кондратюк: – Да нет, Юра, вовсе нет – ложной скромностью я никогда не страдал (улыбается). Если нужно было сказать в глаза поддонку, что он поддонок, то я так и делал, причём с чистым сердцем – правда, за это приходилось платить явной неприязнью со стороны так называемых коллег и власть имущих. Не было в моей жизни также чего-то такого «болезненного», о чём не хотелось бы вспоминать – последних три года я перечитываю разные статьи о себе. И ты знаешь, пришёл к выводу, что писать-то особо и не о чем – вся наша жизнь с Натальей Ивановной была тяжёлым кропотливым трудом на музыкальном поприще. Однако сейчас, подводя итог, могу с уверенностью сказать – я прожил долгую и счастливую жизнь и могу быть ей вполне доволен. А если кому то пришло в голову написать, что я не смог реализовать свои таланты – то это полная чушь. Да, я мог остаться в Италии или в Канаде, стать миллионером, но при этом я всегда помнил, что многие миллионеры такого рода могли «совершенно случайно» выпасть с двенадцатого этажа где-нибудь в Торонто или Милане. Пишут мои «биографы» и о том, что я горячо любил свою Родину – согласен, да и как можно было не любить страну, победившую фашизм и которую так боялись разного рода империалисты. Нет сейчас такого, – нашим нынешним государством, которое довело людей, в том числе и меня, до жалкого существования на уровне физиологических потребностей, я не могу гордиться при всём своём желании.
Но хватит о грустном, давай поговорим о весёлом – родился я 5 мая 1931 г. в славном городе Староконстантинове Хмельницкой области в семье военного. Отец мой, Кондрат Павлович Кондратенко, кадровый офицер-артиллерист, был человеком строгого нрава и особо нас не баловал. Да, да, не удивляйся – фамилия отца была именно Кондратенко, просто писарь в военкомате что-то напутал, – так и появилось семейство Кондратюков. В семье нас было четверо, – братья Клим, Владимир и сестра Валентина, жили мы дружно и сохранили эти отношения на всю жизнь. Мама, Вера Леонтьевна, прилагала максимум усилий, чтобы накормить семью, была человеком экономным, и ей это вполне удавалось, хоть время было нелёгкое. В июне 1941 г. началась Великая Отечественная Война, отца призвали на фронт, где он командовал полком Гвардейских реактивных миномётов, – в дальнейшем это мощное оружие получило ласковое название «Катюша». В одном из боёв отцовский полк попал в окружение, боекомплект закончился, погиб практически весь личный состав и отец отдал приказ, взорвать пусковые установки и отходить к своим через линию фронта. Иначе поступить было нельзя – «Катюша» бала секретным оружием и не должна была попасть к немцам. Отец рассказывал, что немцы пытались разобрать те немногие из ракет, которые попадали им в руки, чтобы понять устройство. Но все их попытки были тщетными – при любом механическом воздействии ракета взрывалась, причём взрывалась даже тогда, когда её пытались просветить рентгеном. Так вот, отец и ещё двое бойцов вышли из окружения, причём он обернулся знаменем полка, которое было всё в крови от полученных ранений. За этот подвиг отцу присвоили Орден Боевого Красного Знамени – ведь он сохранил полковое знамя и полк не был расформирован, несмотря на большие потери. После госпиталя отец продолжил воевать, а мы с мамой были в это время в эвакуации на Урале, где я закончил семь классов.
В начале 1944 г. мы вернулись в Полтаву, где прошло практически всё моё предвоенное детство, и я продолжил учёбу в школе фабрично-заводского обучения (ФЗО) при Полтавском паровозоремонтном заводе. Мне было тогда тринадцать лет, и чтобы попасть в ФЗО пришлось подделать метрику – собственно, так поступали тогда многие, чтобы получать рабочий хлебный паёк весом в 400 грамм вместо двухсотграммового иждивенческого. Мастер увидел подделку, с усмешкой посмотрел на меня и сказал: «Дурилка, так ты ж и в армию пойдёшь на год раньше», но документы всё-таки принял. Так я стал осваивать профессию монтажника паровозных котлов и страшно гордился своей работой, которая мне очень нравилась – представь себе, чтоб поменять заклёпки, приходилось залазить в паровозную топку, – ну чем не романтика? Детство у нас также было не без игрушек, хотя порой и весьма опасных – повсюду стояла подбитая немецкая техника, кое-где пооставалось даже оружие и боеприпасы. Но как ни странно, нас, детей войны, оружие привлекало мало – мы стремились получить какую-нибудь реальную пользу от немецких трофеев. В частности, аккуратные и дотошные немцы почему-то вкладывали порох в крупнокалиберные снаряды в сатиновых мешках – пять таких мешочков, и мама шила нам новую рубашку. Попадались нам и уцелевшие немецкие радиостанции, которые мы разбирали на детали и делали из них вполне пристойные радиоприёмники – чего греха таить, эмблемы «Сименс» и «Телефункен» стояли на всей немецкой аппаратуре и деталях. Мои братья и сестра имели ярко выраженный интерес в радиотехнике, вскоре закончили КПИ, стали радиоинженерами, а брат Володя окончил радиотехническое училище и служил на Байконуре. За годы службы он получил более 40 авторских свидетельств, связанных авиацией и космонавтикой. Собственно, профессия радиоинженера мне также очень нравилась, и я хотел развиваться в этом направлении...
Юрий Комар, записано 28.07.2005 г.
Повне інтерв’ю читайте на сайті "Всі Ми".
Прес-служба ВГО «Ліга Культури»
Київ, 10 листопада 2014 року
